МОР "В ПОМОЩЬ"

Сыпной тиф уходил, ополовинив город. Власти уже собирались снимать карантин с въездов в Н-ск, а с крыш домов – траурные флаги. Из местных газет почти исчезли некрологи об унесенных пятнистой смертью[1] видных людях города, а с улиц и вокзала – наваленные штабелями покойники: санитарные команды ЧК-трупа[2] развезли их на фурах по окрестным кладбищам. В переполненных госпиталях и бараках вопреки резолюциям ЧК-тифа[3] еще умирали, но новых больных не прибавлялось, и было ясно, что эти жертвы – последние.

Не обошел мор стороной и расположенную близ города воинскую часть. Здесь счастливчикам, благополучно перенесшим тиф, предоставлялась увольнительная на два месяца. Домой страсть как хотелось уставшим от войны и кормленным когда баландой, когда водянистым супом с глазками (селедочными головками), а чаще одними только лозунгами, красноармейцам. Особенно тосковали по родному порогу недавно призванные из деревни братья-близнецы Петр и Артем, служившие в этой части. В прошлом году их обоих миновала вспышка испанки, теперь и тиф, как назло, обходил стороной (братья отличались отменным здоровьем), так что свидание с родными откладывалось на неопределенный срок.

Так и тянули бы братья армейские лямки, если бы Артема, более изобретательного, нежели брат, не осенила идея: пока эпидемия не закончилась, срочно заболеть тифом и попасть-таки на пасху домой. Ведь убить или покалечить и на передовой запросто могут, а от тифа умирают многие, но не все, а инвалидами становятся и вовсе редко. В госпитале же будут держать не меньше месяца и кормить как на убой: вместо сахарина дадут сахар, вместо маргарина – масло, а то и ряженкой побалуют. Петр сначала, было, отказывался испытывать судьбу, но покоренный рассказами выписавшихся больных о госпитальном рае, заколебался. К тому же в деревне солдата ждала подруга. Все же какое-то шестое чувство подсказывало ему, что шутки со страшной болезнью, да еще в военное время, когда любого бойца могут объявить врагом революции только за то, что он закосил от бани, добром для них не закончатся. Наконец, Артем предложил бросить монету: упадет решкой кверху – не пойдут на риск, а если орлом – призовут тиф «на помощь», как и  задумали. Выпал орел, и Петр сдался. Полуграмотные братья целый день корпели над письмом домой, чтобы похвастаться перед родными свой смекалкой и известить, чтобы ждали их к пасхе.

Самозаражение оказалось делом непростым. Вшей у самих братьев, несмотря на санитарные меры в части, было предостаточно. Но кусались они без толку, а нужны были именно заразные. В расположении военного городка, рискуя попасть под трибунал, шнырял «коробейник», торговавший вшами. За одну коробочку с пятью вшами давали до двухсот пятидесяти тогдашних рублей. Братья вышли с ним на контакт, сделка состоялась, и через несколько дней оба уже метались в беспамятстве в лазарете.

А когда Петр, едва перенесший тиф, справился у нянечки о здоровье брата, который лежал в соседней палате, ему сообщили, что тот сгорел, не дотянув до кризиса. Смерть Артема настолько потрясла его, что он потерял интерес к госпитальным харчам, несмотря на проснувшийся после болезни зверский аппетит. Но главный удар был еще впереди. Вместо увольнительной  Петра ждал подвал чрезвычайки, где уже сидел незадачливый торговец смертью. Этот болеть вовсе не планировал, просто у него в кармане случайно смялся спичечный коробок с «товаром», и голодные вши, вырвавшись на свободу, набросились на хозяина. В бреду он разговорился о своем бизнесе и клиентах. Его откровения дошли до ЧК-тиф, везде имевшей свои уши. И не успел Петр выздороветь, как ему было предъявлено страшное, не только по тем временам, обвинение в биотерроризме. Несчастному Петру ничего не оставалось, как все валить на покойного брата, и может быть, трибунал пощадил бы его по молодости, серости и учел бы бедняцкое происхождение, но сыграло роковую роль вскрытое на почте письмо братьев домой, где они делились с родными своими планами на отпуск.

Спустя несколько дней в списках расстрелянных дезертиров появилась фамилия Петра. Такая же участь постигла и торговца вшами, из которого следователи выбили «признание», что он поставлял красноармейцам биологическое оружие по заказу белогвардейской контрразведки. Не миновал вышки и предприимчивый  фельдшер, у которого при обыске нашли пробирку со вшами, cнятыми в лазарете с тяжелых больных. Их он продавал оптом, фасуя по спичечным коробкам. А меньше чем через полгода закончилась гражданская война, началась демобилизация, и солдатам уже не надо было искать для себя болезней, чтобы отправиться по домам. 

Санитаркой в военном госпитале города Н-ска в том далеком 1922 году работала двадцатилетняя девушка, ставшая случайной свидетельницей разыгравшейся в части трагедии. Ее внучка, ныне шестидесятилетний доктор наук, поведала мне эту историю в перерыве между лабораторными работами в компьютерном классе института.